Виллим Монс: как Пётр I казнил любовника своей жены

Несмотря на то, что Пётр I поменял многие исторически сложившиеся на Руси традиции, в некоторых обстоятельствах он проявлял бессмысленную, казалось бы, жестокость, свойственную, скорее, монархам Средневековья, чем просвещённому императору. В частности, речь идет о казни Виллима Монса. С семьёй Монсов Пётр познакомился ещё совсем юным, когда начал посещать Немецкую слободу в Москве. Коммерсант Иоганн-Георг Монс выполнял обязанности поставщика товаров для русской армии, а его дочь Анна много лет была фавориткой Петра. Сестра Анны Матрёна (Модеста) Монс в 1720-х годах стала статс-дамой второй жены Петра императрицы Екатерины, а также супругой генерала Балка, а их брат Виллим Монс выполнял обязанности сначала императорского адъютанта, затем камер-юнкера и камергера императорского двора. Управляя вотчинной канцелярией государыни, молодой человек вёл её переписку и бухгалтерию, ведал дворцовым хозяйством, сопровождал Екатерину во всех поездках, в том числе заграничных.

Виллиму Монсу было 30 лет. Характер имел открытый, отличался веселостью и щедростью. Считался модником, держал дорогой гардероб. Парики носил цветные – предпочитал синий и фиалковый. Писал талантливые стихи, о нем шептались как о нежном любовнике. Влюблен был постоянно, часто в нескольких фрейлин сразу. Все отвечали ему взаимностью. Внешность Монса описана так: "Пухлые губы, тугие щечки, голубые глазки, аппетитно-сдобный батончик – душка!". Все это не оставило равнодушной молодую императрицу. Как и многие придворные чиновники, Виллим Монс часто брал взятки за предоставление различных привилегий. Посредницей между ним и его «клиентами» выступала обычно сестра – Матрёна Монс. Постепенно Монс стал так популярен, что к нему начали обращаться за решением различных вопросов члены императорской семьи и сам светлейший князь Меншиков. За свои услуги он, как правило, получал подношения, многие заискивали перед ним. Разумеется, нашлись и завистники, беда уже стояла на пороге. У Монса был доверенный человек (мы бы назвали его личным секретарём) - Егор Столетов. Ему поручалось разбирать переписку между государыней и Монсом. Ведал Столетов и всеми хозяйственными делами своего патрона. И сам брал взятки с тем, чтобы чья-либо просьба быстрее дошла до ушей государыни. К тому же Столетов был болтлив, да ещё любил прихвастнуть своей близостью к сильным мира сего. Родные Виллима Монса и люди, к нему расположенные, не раз убеждали его, что Егора Столетова надо от дел отстранить. Монс же отвечал так: «Виселиц у нас много! Если Егор какую пакость сделает, то не миновать ему виселицы». И всё оставалось по-прежнему. Был у Монса ещё один доверенный человек, Иван Балакирев, бывший стряпчий, а потом солдат гвардии. Нам он известен как знаменитый шут, которым стал, однако, только при Анне Иоанновне. Зашёл как-то Балакирев к своему приятелю, обойного дела ученику Ивану Суворову. Рассказал, что носит письма от царицы из Преображенского к Монсу в село Покровское. А письма те опасные. И если что, то ему первому головы не сносить.

Суворов и раньше знал, что это за письма, и вскоре (в ночь на 27 апреля) поведал о них своему приятелю, Михею Ершову. Добавил, что одно письмо было «сильненькое», так что и говорить о нём страшно. В нём рецепт питья из трав для «хозяина». Вроде как отрава... Ершов решил обо всём этом сообщить властям (или, как тогда говорили, подать извет). Надо полагать, боялся за себя: как бы голову не сложить за недонесение. Однако с изветом пришлось подождать, в Москве шли коронационные торжества. Ершов передал свой донос лишь в конце мая, да, видно, не в те руки. Царь о нём так и не узнал, а вот Екатерина Алексеевна дозналась, и с ней 26 мая случился удар. Когда она стала поправляться, царь, успокоенный, в середине июня уехал в Петербург.

5 ноября 1724 года дворцовый лакей Ширяев шёл по Невской першпективе, как вдруг кто-то сунул ему в руки письмо, якобы взятое с почты. Ширяев разорвал пакет, внутри был ещё один, на имя царя Петра. Дворцовым служителям было категорически запрещено принимать какие-либо письма или челобитные в адрес государя. Ширяев подумал и отнёс-таки этот пакет, не вскрывая, кабинет-секретарю императора Макарову. В пакете оказался майский донос Михея Ершова и, видимо, то «сильненькое» письмо, о котором уже упоминалось. Пётр сразу же распорядился доставить Ивана Суворова в Тайную канцелярию. Были арестованы и привезены в Петропавловскую крепость Столетов и Балакирев. Начались допросы «с пристрастием». 8 ноября Пётр ужинал у Екатерины. Монс в тот день был в ударе и, по словам саксонского посла Лефорта, «долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости».

5 ноября 1724 года некий таинственный незнакомец, встретив на Невском проспекте дворцового лакея Ширяева, передал ему анонимное письмо на имя государя. Поскольку пакет был запечатан, Ширяев решил отнести его кабинет-секретарю Макарову. В конце концов он всё же попал в руки самого императора. В письме говорилось, что Виллим Монс, Иван Суворов (дядя будущего великого полководца), а также царский шут Иван Балакирев и стряпчий Егор Столетов, так сказать, используя служебное положение, активно занимались мздоимством и составили заговор с целью отравить государя. Точное содержание текста неизвестно, но скорее всего, в нём шла речь и об отношениях Монса и Екатерины. В наличие заговора Пётр, похоже, не очень поверил, но вот известие о любовной связи жены с щеголеватым чиновником его буквально взбесило. Ранее он устроил расправу над возлюбленным своей первой супруги Евдокии Лопухиной – Степаном Глебовым, хотя на тот момент они уже не состояли в браке. Глебова посадили на кол, а епископа Досифея, попустительствовавшего этой связи, лишили сана и колесовали. Пётр поручил провести следствие по делу Монса руководителю Тайной канцелярии графу Толстому. 8 ноября Монса арестовали. Палачи даже не успели приступить к пыткам. После ареста Петр лично пришел в камеру Виллима – тот упал в обморок: боялся пыток и согласился со всеми обвинениями. На суде, состоявшемся 13 ноября, были выдвинуты лишь обвинения экономического характера. Монса обвинили в присвоении оброка с вотчинных деревень, взяточничестве и казнокрадстве. Вместе с ним судили также и предполагаемых сообщников. Но только одному Монсу был вынесен смертный приговор — казнь через отсечение головы.

Утром 16 ноября Монса подвели к эшафоту, где его уже ждал палач. Перед казнью он успел передать протестантскому пастору золотые часы, в крышку которых был вставлен портрет императрицы Екатерины. После этого бывший камер-юнкер снял с себя нагольный тулуп и сам положил голову на приготовленную плаху. Одним взмахом отрубив голову, палач привычным жестом насадил её на шест с заостренным концом. Сестра и главная помощница Монса – Матрёна Балк – отделалась куда легче: её всего лишь выпороли кнутом и сослали в Сибирь. Егора Столетова и бывшего шута Ивана Балакирева отправили на каторгу. Оправдаться удалось одному лишь Ивану Суворову. Но больше, чем Монс, в этой истории виновата сама Екатерина – так считает историк Михаил Федоров. Он же напомнил, что за прелюбодеяние в те времена наказывали не мужчину, а женщину – "закапывали по горло в землю, и в таком положении она пребывала до смерти". Что же касается Екатерины, то к ней практически не было применено никаких карательных мер. Возможно, факт прелюбодеяния все же не удалось доказать.

Записи очевидца:

"16-го, в 10 часов утра, объявленные накануне казни совершены были против Сената, на том самом месте, где за несколько лет повесили князя Гагарина. Бывший несчастный камергер Монс, по прочтении ему приговора с изложением некоторых пунктов его вины, был обезглавлен топором на высоком эшафоте..."

«Все присутствовавшие при этой казни не могут надивиться твердости, с которою камергер Монс шел на смерть. По прочтении ему приговора он поклоном поблагодарил читавшего, сам разделся и лег на плаху, попросив палача как можно скорей приступать к делу. Перед тем, выходя в крепости из дому, где его содержали, он совершенно спокойно прощался со всеми окружающими, при чем очень многие, в особенности же близкие знакомые его и слуги, горько плакали, хотя и старались, сколько возможно, удерживаться от слез».

«На обратном пути из дома графа Толстого высокие гости (императрица, принцессы и проч.) проезжали как мимо того места, где лежало на колесе тело камергера Монса, так и мимо того, где голова его взоткнута на шест».

Тело Монса лежало на эшафоте несколько дней.

Пётр ограничился тем, что привёз жену на место казни и продемонстрировал ей насаженную на кол голову её бывшего фаворита. К тому времени она была привязана к специальному колесу и выставлена на площади на всеобщее обозрение. Поглядев на это зрелище, Екатерина произнесла: «Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности». Похоже, этой фразой она пыталась отречься от обвинений в интрижке с Монсом, представив дело так, словно проворовавшийся чиновник не имел к ней лично никакого отношения.

Существует также легенда о том, что заспиртованную голову Виллима Монса по приказу Петра поместили в спальню императрицы, дабы она напоминала Екатерине о совершенном ею грехе. Через несколько дней она бросилась перед мужем на колени и, простояв так три часа, сумела вымолить у него прощение. В конце XVIII века княгиня Екатерина Дашкова обнаружила, что в подвале Кунсткамеры хранятся два сосуда с заспиртованными человеческими головами: одна из них будто бы принадлежала Монсу, а вторая – фаворитке Петра I Марии Гамильтон, казнённой за детоубийство. В 80-е годы XIX столетия историк Михаил Семевский попытался разыскать эти экспонаты, но так и не смог найти никаких следов. Есть версия, что по приказу императрицы Екатерины II головы захоронили в земле.

Источники:

https://kulturologia.ru/blogs/071117/36583/

https://ru.wikipedia.org/wiki/Монс,_Виллим_Иванович

https://radiosputnik.ria.ru/20191126/1561578150.html

https://goaravetisyan.ru/kaznit-nelzya-pomilovat-kak-petr-velikii-razdelalsya-s-lyubovnikom-zheny-roga/