В самом начале 1921 года в советском государстве разразился небывалый продовольственный кризис, и обусловленный, прежде всего, порочной практикой продразверстки - насильственного изъятия «излишков» сельскохозяйственной продукции у всех, даже у голодавших крестьянских семей. К тому времени по всей стране полыхали вооруженные крестьянские восстания. В конце февраля всероссийское брожение захватило Кронштадт.

Военные моряки, солдаты и рабочие главной морской базы Балтийского флота на многотысячном митинге 1 марта приняли резолюцию о необходимости перевыборов Советов тайным голосованием, восстановлении свободы слова, печати, собраний и освобождении всех политических заключенных. Большевики расценили кронштадтские события как антисоветский мятеж, организованный эсерами, анархистами и меньшевиками при поддержке иностранных интервентов и белогвардейцев. На подавление этого «мятежа» бросили регулярную армию. Кронштадтцы были разбиты; около восьми тысяч из них сумели перебраться в Финляндию, остальных ждал немедленный массовый террор.

Знойным летом того же 1921 года,  разразился чудовищный повальный голод,  а сотрудники ВЧК затеяли дело о «Петроградской боевой организации», более известное как дело o «антисоветском заговоре».

Среди 833 жителей бывшей столицы, привлеченных к уголовной ответственности за сопричастность к «Петроградской боевой организации», оказался поэт Гумилев. Его арестовали в ночь на 4 августа 1921 года, а спустя три недели, на рассвете 25 августа, расстреляли в составе группы из еще 60 «заговорщиков». Место захоронения в северных окрестностях Петрограда определили впоследствии приблизительно. Далее 3 октября по тому же делу расстреляли еще 37 человек.

Дело Гумилева было засекречено до октября 1989 года. После обращения академика Лихачева к председателю КГБ СССР Крючкову ознакомиться с «потаенными листами» дела впервые разрешили юристу Лукницкому. Ему позволили скопировать и подготовить к печати документы. Издание вышло в свет в 1997 году под названием: «“Дело” Гумилева (Государственная монополия на информацию о времени беззакония. Опыт политической полемики)».

Дело Гумилева

Ордер на производство ареста и обыска Гумилева, 3 августа 1921 года

Петроградская Чрезвычайная Комиссия, Секретно-Оперативный Отдел

Выдан сотруднику Монтвиллю на производство обыска и ареста Гумилева Николая Степановича по адресу Преображенская улица дом 5/7 квартира 2.

Примечание: Все должностные лица и граждане обязаны оказывать указанному сотруднику полное содействие.

Председатель Комиссии Б.СЕМЕНОВ

Заведующий Секретно-Оперативным Отделом П.СЕРОВ

Гумилева арестовали не ранее двух часов ночи 4 августа в «Доме искусств», который находился в здании на углу Невского проспекта, 15, и набережной р. Мойки, 59.

После задержания Гумилева доставили в следственную тюрьму (Дом предварительного заключения) на Шпалерной улице. Там же очутился и арестованный 3 августа по делу «Петроградской боевой организации», будущий муж Анны Ахматовой, искусствовед Пунин. Из «Шпалерки» Пунин сообщил своему тестю 7 августа: «Встретясь здесь с Николаем Степановичем, мы стояли друг перед другом, как шалые, в руках у него была “Илиада”, которую от бедняги тут же отобрали. После вынесения приговора Гумилева перевели на Гороховую улицу в здание Петроградской ЧК. Пунина освободили 6 сентября, возможно, в результате ходатайства Луначарского.

Протокол показания гражданина Таганцева:

Поэт Гумилев после рассказа Германа (полковник, в ночь на 31 мая 1921 г. при попытке его задержания на советско-финской границе оказал вооруженное сопротивление и был убит), обращался к нему в конце ноября 1920 года. Гумилев утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой он может распоряжаться и в случае выступления согласна выйти на улицу. Но желал бы иметь в распоряжении для технических надобностей некоторую свободную наличность. Таковой у нас тогда не было. Мы решили тогда предварительно проверить надежность Гумилева, командировав к нему Шведова, для установления связей.

В течение трех месяцев, однако, это не было сделано. Только во время Кронштадта Шведов выполнил поручение и разыскал на Преображенской поэта Гумилева; адрес я узнал для него во «Всемирной Литературе», где служит Гумилев. Шведов предложил ему помочь нам, если предоставится надобность в составлении прокламаций. Гумилев согласился, сказав, что оставляет за собою право отказываться от тем, не отвечающих его далеко не правым взглядам. Гумилев был близок к советской ориентации. Шведов мог успокоить, что мы не монархисты, а держимся за Власть Советов. Не знаю, насколько мог поверить этому утверждению Гумилев. На расходы Гумилеву было выдано 200 000 рублей советских и лента для пишущей машины. Про группу свою Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему потребно время. Через несколько дней пал Кронштадт. Стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался, как и Шведов и Герман, и поэтических прокламаций нам не пришлось ожидать.

Протокол допроса Гумилева

9 августа 1921 года

Протокол допроса, произведенного в Петроградской Губернской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией

Показания по существу дела

Месяца три тому назад ко мне утром пришел молодой человек высокого роста и бритый, сообщивший, что привез мне поклон из Москвы. Я пригласил его войти, и мы беседовали минут двадцать на городские темы. В конце беседы он обещал мне показать имевшиеся в его распоряжении русские заграничные издания. Через несколько дней он действительно принес мне несколько номеров каких-то газет и оставил у меня, несмотря на мое заявление, что я в них не нуждаюсь. Прочтя эти номера и не найдя в них ничего для меня интересного, я их сжег. Приблизительно через неделю он пришел опять и стал спрашивать меня, не знаю ли я кого-нибудь желающего работать для контрреволюции. Я объяснил, что никого такого не знаю. Тогда он указал на незначительность работы добывания разных сведений и настроений, раздачи листовок и сообщил, что эта работа может оплачиваться. Тогда я отказался продолжать разговор с ним на эту тему, и он ушел. Фамилию свою он назвал мне, представляясь, я ее забыл, но она была не Герман и не Шведов.

Подпись: Гумилев

Предложение ознакомиться с текстами, опубликованными за границей, представляло собой в 1921 году самую заурядную провокацию. Этой методикой пользовались и чекисты, и партийные деятели. Гумилев безусловно понимал, что хранение зарубежных газет могло обернуться для него крупными неприятностями в случае обыска, от которого в советском государстве не был застрахован никто; поэтому он сжег доставленные ему печатные материалы, предварительно их все-таки прочитав.

Протокол допроса Н.С. Гумилева

18 августа 1921 года

Показания по существу дела

Допрошенный следователем Якобсоном, я показываю следующее:

Летом прошлого года я был знаком с поэтом Борисом Вериным и беседовал с ним на политические темы, горько сетуя на подавление частной инициативы в Советской России. Осенью он уехал в Финляндию, и через месяц я получил в мое отсутствие от него записку, сообщавшую, что он доехал благополучно и хорошо устроился1. Затем зимой перед Рождеством ко мне пришла немолодая дама, которая мне передала неподписанную записку, содержащую ряд вопросов, связанных, очевидно, с заграничным шпионажем (например, сведения о готовящемся походе на Индию). Я ответил ей, что никаких таких сведений я давать не хочу и она ушла. Затем в начале Кронштадтского восстания ко мне пришел Вячеславский3 с предложением доставлять для него сведения и принять участие в восстании, буде оно перенесется в Петроград. От дачи сведений4 я отказался, а на выступление согласился, причем указал, что мне, по всей вероятности, удастся в момент выступления собрать и повести за собой кучку прохожих, пользуясь общим оппозиционным настроением. Я выразил также согласие на попытку написания контрреволюционных стихов. Дней через пять он пришел ко мне опять, вел те же разговоры и предложил гектографиловальную ленту и деньги на расходы, связанные с выступлением. Я не взял ни того, ни другого, указав, что не знаю, удастся ли мне использовать ленту. Через несколько дней он зашел опять, и я определенно ответил, что ленту я не беру, не будучи в состоянии использовать, а деньги (двести тысяч) взял на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий (т.е. восстания в городе), или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их, потому что после падения Кронштадта я резко изменил мое отношение к Советской власти. С тех пор ни Вячеславский, ни кто другой с подобными разговорами ко мне не приходил, и я предал все дело забвению.

В добавление сообщаю, что я действительно сказал Вячеславскому, что могу собрать активную группу из моих товарищей — бывших офицеров, что являлось легкомыслием с моей стороны, потому что я с ними встречался лишь случайно и исполнить мое обещание мне было бы крайне затруднительно. Кроме того, когда мы обсуждали сумму расходов, мы говорили также о миллионе рублей.

Выписка из протокола

заседания Президиума Петроградской ЧК

24 августа 1921 года

Гумилев Николай Степанович, 35 лет, бывший дворянин, филолог, член Коллегии Издательства Всемирной Литературы, женатый, беспартийный, бывший офицер.

Участник Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на фицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности».

Решение

 «Приговорить к высшей мере наказания — расстрелу».

Как видно из материалов дела, до августа 1921 года Гумилев не вызывал у петроградских чекистов никакого интереса. Чтобы выяснить, где он проживал, им пришлось не позднее 31 июля обратиться в городской адресный стол, а затем потратить еще около двух суток, чтобы отыскать поэта в «Доме искусств» и взять под стражу в ночь на 4 августа (см. док. № 2 и № 4). Ордер на обыск и арест Гумилева (см. док. № 3) подписали председатель Петроградской ЧК и его заместитель, но ни тот, ни другой, не имели ни малейшего понятия о том, кого они обрекали на гибель. Они просто санкционировали задержание человека, получившего, по данным адресного стола, высшее образование и поэтому принадлежавшего к социально чуждой категории соотечественников — к интеллигенции. Когда депутация литераторов, хлопотавших за поэта, добилась приема у председателя Петроградской ЧК, тот «не только не мог ответить, за что взят Гумилев, но даже оказался не знающим, кто он такой»; потом, немного подумав, он изрек, что в тюрьму поэта поместили «за должностное преступление».

Источники

Лукницкий С.П. «Дело» Гумилева…

Пунин Н.Н. Мир светел любовью. Дневники. Письма.