Царствование императрицы Анны Иоанновны, племянницы Петра Великого, называют иногда временем засилья инородцев. Процитируем Василия Ключевского: “Немцы посыпались в Россию, как сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении… Бирон с креатурами своими ходил, крадучись, как тать, позади престола”. Правление Анны получило название - Бироновщина, по имени фаворита императрицы.

Однако некоторые исследователи считают, что ту эпоху следовало бы именовать не Бироновщина, а Липмановщина, поскольку среди лиц, приближенных к фавориту, находился влиятельный еврей-банкир Леви Липман. По версии Александра Солженицына, изложенной в его книге “Двести лет вместе”, Бирон якобы “передал Липману все управление финансами” и “обращался к нему за советами по вопросам русской государственной жизни”. Иные мемуаристы идут ещё дальше, утверждая, что и Бирон, а заодно и покровительствовавшая ему Анна Иоанновна, были марионетками в ловких руках сего кукловода, который-то и правил Россией.

Анна была дочерью старшего брата Петра, слабоумного Ивана. Но молодой муж, герцог Курляндский Фридрих Вильгельм, в январе 1711 года скоропостижно скончался от перепоя, и Анна, теперь новоиспеченная герцогиня Курляндская, переселилась в Митаву. “Любит пышность до чрезмерности”, - говорили о ней.

Анатолий Глазунов утверждает, что в Курляндии Анну окружали лишь “немцы да жиды”. Однако в окружении новоиспеченной герцогини иудеев не обнаруживается вовсе. Да и откуда было им взяться? Сыны Израиля проживали в крае на полулегальном положении. Плюс низкий социальный статус евреев никак не располагал к общению с ними, и едва ли таковое было возможно.

Впрочем, из всякого правила есть исключение: её камер-юнкер и сердечный друг Эрнст Иоганн Бирон, желая потрафить охочей до роскоши Анне, в бытность в Петербурге по делам герцогства свёл знакомство с финансовым воротилой, некрещёным евреем Леви Липманом. Он был придворным евреем герцога Голштейн-Готторпского Карла Фридриха – отпрыска шведских королей. Карл Фридрих фобиями не страдал и услугами евреев-финансистов пользовался охотно.

Петр Великий связывал с этим претендентом на шведский престол, геополитические интересы империи, прочил ему в жены свою дочь, а летом 1721 года радушно принимал его в России. Его высочество прибыл в Московию со своей свитой, в коей были и придворные евреи, получившие специальное разрешение въехать в страну как сопровождающие августейшую особу. Первое упоминание о Леви относится именно к этому времени. Голштинский камер-юнкер Фридрих-Вильгельм Берхгольц в своем “Дневнике” от 23 июня 1721 года сообщает о своей остановке на пути в Петербург в известном трактире Красный Кабачок, что в 15 верстах от города. «проехал почтой из Ревеля в Петербург Голицынский придворный жид Липман» (некоторые историки полагают, что следует читать «голштейнский», а не «Голицынский», то есть, что он служил у герцога Голштейна-Готторпского Карла Фридриха). В это время в Курляндии проживала будущая русская императрица Анна Иоанновна, сильно нуждавшаяся в деньгах, и возможно, что Липман занимался её финансами. Пребывание герцога в России затянулось на долгих шесть лет: он сочетался браком со старшей дочерью императора, цесаревной Анной Петровной, стал членом Верховного тайного совета. И именно благодаря своему патрону Липман обрел в этой стране полезные связи.

В итоге Леви заслужил благосклонность императорского Двора и остался в Петербурге. Примечательно, что согласно указу, подписанному Меншиковым 26 июня 1727 года, “еврею Липману” было выплачено 6000 рублей “за сделанные три кавалерии (ордена) Святой Екатерины с бриллиантами”. Через Липмана юному Петру II и его августейшей сестре Наталье Алексеевне доставлялись баснословно дорогие перстни и “разные золотые и серебряные с бриллиантами вещи”. Леви признавали и авторитетным знатоком ювелирных изделий: после кончины цесаревны Натальи Алексеевны именно ему было поручено оценить все оставшиеся после неё драгоценности.

Историк Мендель Бобе в книге “Евреи Латвии” утверждает, будто бы Липман достиг у Анны такого фавора, что “управлял всеми финансами герцогства”. Более логичной представляется версия авторитетного историка Юлия Гессена, герцогиня тогда сильно нуждалась в деньгах, а Липман имел возможность быть ей полезным.

Для некрещёного еврея Леви Липмана при императрице Анне, казалось, наступил звёздный час. По-видимому, при всех ее недостатках, эта монархиня была памятлива и на добро. Как заметил датчанин Педер фон Хавен, “как скоро императрица достигла престола, то в особенности наградила очень щедро некоторых купцов, которые именно решались давать деньги в заем”. Одним из них был Леви, скорее всего, не правы те историки, которые полагают, что он ставленник Бирона, а Анна Иоанновна была к нему благосклонна только потому, что будто бы не решилась перечить своему фавориту. В действительности ее религиозный антисемитизм успокоила благодарность к Леви за его прежние услуги, а нетерпимость разбилась о стремление не отставать в роскоши от Европы. Итак, чаша весов склонилась в сторону “полезного” еврея Липмана. Уже в первые годы её царствования Липману “за взятые у него к высочайшему Двору” алмазные вещи, перстни, ордена императрицей заплачено сотни тысяч рублей.

В 1734 году происходит важное в жизни Липмана событие – иудей становится поставщиком Двора не только де факто, но и де юре, получив официальную придворную должность обер-гоф-комиссара, а в 1736 году камер-агента. Историк князь Петр Долгоруков отмечает, что должности эти “были созданы специально для Липмана”. На самом же деле все как раз наоборот: это Липман был создан для должностей, в коих так нуждался новообразованный русский Двор. Тем более, Липман был личностью небезызвестной: по его векселям платили и в Вене, и в Мадриде.

И вот, как и его сотоварищи-банкиры, Леви стал обер-гоф-комиссаром, камер-агентом и выполнял сходную работу. Он занимался и ювелирным делом, и переводом денег русским дипломатам для чрезвычайных нужд, и финансированием российской армии за границей; торговал вином и поташом, и даже ведал переговорами о найме на службу иноземной театральной труппы и специалистов-врачей и т.д. Липман финансировал постройку величественных барочных дворцов в Митаве и Рундале по проекту знаменитого Бартоломео Франческо Растрелли. Двор отпускал ему суммы все более внушительные. Достаточно сказать, что в одном только 1734 году он получил 95000 рублей!

Каким же был обер-гоф-комиссар Липман? Трудно отыскать в исторической романистике описание фигуры более отталкивающей. Достаточно обратиться к внешности Липмана, какой ее живописует Иван Лажечников в романе “Ледяной дом”, чтобы читатель мог проникнуться омерзением к этому персонажу: “Вытянутая из плеч голова Липмана, с ее полудиском рыжих волос, разбежавшихся золотыми лучами из-под черного соболя шапки, с раскрытою пастью, с дозорными очами, как бы готовыми схватить и пожрать свою жертву... Глаза его вцепились, как когти дьявола в душу”. У него “бледное вытянутое лицо, взоры, бросавшие от себя фосфорический блеск”, “двигающиеся взад и вперед орангутановы уши”, и он так улыбается “огромными своими губами, что в аде сонм зрителей, конечно, рукоплескал этой художнической архи-дьявольской улыбке”. Нам, однако, почему-то не хочется рукоплескать писателю, давшему волю своему воспаленному воображению: ведь портретов гоф-комиссара не сохранилось, потому живописать его с натуры автор никак не мог и оказался в плену навязших в зубах юдофобских клише. “Интриганом и канальей прекомплектной”, “христопродавцем” величает Липмана герой повести Василия Авенариуса “Бироновщина”, который “при имени придворного банкира Липмана, бывшего в то же время шпионом, наушником и ближайшим советчиком Бирона, сердито поморщился”. Однако эти голословные обвинения и оскорбления в адрес гоф-комиссара в прах рассыпаются при обращении к историческому материалу. Примечательно, что отличавшийся юдофобией испанский посол, герцог Иаков Франциска Лириа-и-Херика (он считал иудеев “народом грязным и свинским”), назвал Липмана “честным евреем”, а такая похвала дорогого стоит! И правда, Леви всегда был готов протянуть страждущему руку помощи. В критический момент он поддержал, причем совершенно бескорыстно, начинающего ювелира, швейцарца Еремея Позье, когда тот задолжал кому-то немалую сумму и вздумал бежать за границу. Леви не только ободрил его и убедил остаться в России, но погасил его долг и предоставил выгодные заказы. По словам Позье, Липман будто бы сказал ему, что в России тот может “честно заработать весьма приличные деньги”. Благодаря Леви, молодой ювелир стал лично известен Анне Иоанновне, и дела у него пошли. Есть свидетельства, что Липман слово свое держал крепко, в делах был надежен, и – это знали все! – на него всегда можно было положиться. Он знал счет деньгам и работу свою выполнял безукоризненно и точно в срок.

В случае с Позье проявилось еще одно свойство Леви – проницательность, дар распознавать людей. Ведь он угадал в нем будущего “Фаберже XVIII века”.

Спешил Липман делать добро и попавшим в беду единоверцам. В 1734 году у шкловского еврея Кушнеля Гиршова некий поручик Бекельман и солдат Иванчин украли малолетнего сына, Берка. И вот последовал именной указ императрицы от 19 ноября – вернуть сына отцу и наказать похитителей. Вдумаемся в сам факт: в России действует закон о недопущении иудеев жительствовать в империи, а императрица вдруг озаботилась судьбой какого-то там еврея и приняла в нем участие. И это исключительно заслуга Липмана: именно ему была потом отослана копия этого указа. Можно только догадываться, сколько дипломатии, такта, да и смелости, употребил Леви, чтобы побудить самодержицу российскую помочь его злополучным соплеменникам!

Он, ходатайствовал перед троном за своих единоверцев, и часто ему удавалось кое-что сделать. По словам современника, он получил разрешение от императрицы “держать при себе евреев, сколько ему угодно, хотя вообще им возбранено жить в Петербурге и Москве”. А историк Лев Тихомиров утверждает, что благодаря Липману в столицах прочно укрепилась целая еврейская колония. Факты свидетельствуют о том, что фигура Леви стала своеобразным центром жизни иудеев, как это было принято и в Европе, где вокруг придворных евреев обычно группировалась религиозная община.

И вот еще что примечательно: после опалы Бирона его якобы ближайшего клеврета Липмана почему-то никто не тронул. Между тем, пришедшая на смену регента Бирона правительница Анна Леопольдовна расправилась со всем окружением герцога. Когда же в иностранных газетах появились вести об отставке финансиста, столичные “Санкт-Петербургские ведомости” от 13 января 1741 года их опровергли. “Обер-комиссар, господин Липман, - сообщила газета, - коммерцию свою по-прежнему продолжает и при всех публичных случаях у здешнего Императорского Двора бывает”. Причина “непотопляемости” Леви совсем в другом – венценосцы остро нуждались в его услугах. Достаточно сказать, что за год правления Анны Леопольдовны Брауншвейгская фамилия приобретёт через посредничество еврея бриллиантов и ювелирных изделий на сумму более полторы сотни тысяч рублей.

С приходом к власти Елизаветs все изменилось. Первым делом прогонят со Двора Липмана вкупе со всеми его финансовыми агентами, да и сами должности гоф-комиссара и камер-агента упразднят, потому как Её Величество не соизволят “иметь на Своей службе ни одного жида”. Однако «Санкт-Петербургские ведомости» за 1743 писали, что Липман, несмотря ни на что, должность свою сохранил. В нем сообщается, что знаменитый иудей по-прежнему находится при дворе в должности обергофкомиссара. Но многие историки полагают, что это лишь ошибка журналистов.

Как завершилась жизнь этого удивительного человека, неизвестно. Предполагается, что умер он в 1745 году, оставив историкам лишь догадываться, куда подевались баснословные богатства, которые Липман не мог не скопить за свою долгую и успешную финансовую карьеру. История не сохранила портретов Липмана. Судя по всему, как истинный иудей, он не позволял художникам писать себя. Однако современники запомнили его в пышном костюме, достойном министра. Писатель Леонтий Раковский в своем романе «Изумленный капитан» так описывает диалог корчмарей-евреев о нем:    «Липман одет не хуже царских министров.Что, у него такой красивый жупан? Лейзер усмехнулся – Жупан. Ха! У него не жупан, а кафтан с золотыми пуговицами. Если бы мне одни пуговицы с его кафтана, я бы, ей-богу, каждую субботу надевал бы чистую рубаху!».

Источники:

Лев Бердников, Заметки по еврейской истории

Алина Иосифовна Ребель, Евреи в России. Самые влиятельные и богатые