Окончательных ответов, на вопрос, кто и почему убил Сергея Мироновича Кирова нет до сих пор, из поколения в поколение передается сомнение в том, что истина будет установлена. Создавались партийно-прокурорские комиссии, дополнительные проверки, которые буквально захлебнулись в чудовищном болоте лжи и фальсификаций. Только теперь, впервые за всю историю «кировского» дела, были предприняты реальные шаги по проведению объективных судебно-медицинских и криминалистических экспертиз. В декабре 2004 года по запросу Федеральной службы охраны Российской Федерации специалистами 111-го Центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства обороны РФ при содействии работников Музея С.М. Кирова и при участии сотрудников ФСО были проведены специальные исследования. Их итоги становятся достоянием широкой общественности.

1 декабря 1934 года в Ленинграде, в Смольном, был убит член Президиума ЦИК СССР, член Политбюро и секретарь ЦК ВКП (б), секретарь Ленинградского обкома и горкома партии Сергей Миронович Киров. В этот день Киров выехал из своей квартиры в доме № 26/28 по улице Красных Зорь (сегодня это Каменноостровский проспект) и около 16.30 прибыл в Смольный. По центральной лестнице поднялся на третий этаж, миновал основной коридор и начал движение по левому коридору в сторону своего кабинета. В это время Киров был убит выстрелом из револьвера в затылок. На месте преступления задержали убийцу — Леонида Васильевича Николаева, у которого обнаружили револьвер системы наган образца 1895 года № 24778 выпуска 1912 года с пятью патронами, двумя стреляными гильзами в барабане и портфель с документами. В ходе следствия, кроме Николаева, по данному делу были арестованы и преданы суду еще 13 человек. 29 декабря 1934 года Военная коллегия Верховного суда СССР признала, что убийство Кирова было совершено подпольной террористической зиновьевской организацией, возглавляемой так называемым «Ленинградским центром». Все 14 подсудимых были приговорены к расстрелу.

Сообщение о трагедии застало начальника Управления НКВД по Ленинградской области Ф.Д. Медведя на рабочем месте, в здании на Литейном проспекте, дом 4. Вместе со своим заместителем он незамедлительно прибыл в Смольный. Последовали первые приказания: перекрыть все входы и выходы Смольного, а также выслать в распоряжение Медведя не менее трех десятков оперативных сотрудников. Все находившиеся в момент убийства в здании лица были задержаны, а позже допрошены.

В 16 часов 37 минут Кирова перенесли в его кабинет, и на столе заседаний врачи продолжали оказывать ему уже бесполезную медицинскую помощь.

Кабинет Кирова в Смольном, состоящий из двух комнат, опечатали 1 декабря в 21.30. «Наложены печати: одна на двери с внутренней стороны второй комнаты кабинета, а другая на двери кабинета, выходящие в приемную».

Первый допрос по распоряжению Медведя начался в 16 часов 45 минут, уже через 15 минут после выстрела: в одном из соседних с кабинетом Кирова помещений на вопросы следователя отвечала жена убийцы — Мильда Петровна Драуле. Леонид Николаев давать показания не мог, находясь в состоянии истерического припадка, и начал что-то связно говорить только после 21.00, когда его дважды допрашивали. В этот же вечер у него на квартире по улице Батенина, 9/39, был произведен обыск и оставлена засада сотрудников НКВД.

Вячеслав Молотов уже в семидесятые годы вспоминал: «Я был в кабинете у Сталина, когда позвонил Медведь, начальник Ленинградского ОГПУ, и сказал, что сегодня в Смольном убит товарищ Сергей. Сталин в трубку сказал: «Шляпы!». В тот же день в 18.25 начальник Оперативного отдела НКВД СССР Паукер в кабинете Сталина на Старой площади получил указание подготовить специальный поезд для доставки партийного и государственного руководства СССР в Ленинград. Поезд «особой нормы» следовал из Москвы в Северную столицу по расписанию поезда № 2 (в наши дни это «Красная стрела»). В 10 часов 30 минут 2 декабря 1934 года состав прибыл на Московский вокзал Ленинграда. Вместе со Сталиным на перрон вышли Молотов, Ворошилов, Жданов, Ежов, Косарев и Ягода с группой сотрудников НКВД. Дело об убийстве Кирова принял к производству заместитель наркома внутренних дел СССР Агранов.

Сталин активно влиял на ход предварительного следствия и судебного разбирательства по этому и всем последующим делам, связанным с убийством Кирова. Об этом свидетельствуют не только следственные материалы дела, которые он правил лично. Выполнить следственную программу полностью ему не удалось, поскольку ключевой свидетель, комиссар оперативного отдела УНКВД Борисов по дороге на допрос был смертельно травмирован. Но допроса считавшегося убийцей Леонида Николаева «вождю народов» оказалось достаточно. Об этом допросе много написано, но протокола его нет, а ни одна из версий реального подтверждения не нашла. Скорее всего, допросив Николаева, Сталин уже знал реальные мотивы убийства. И его совершенно не интересовало уголовное расследование. Все протоколы допросов и иные документы, изготовленные начиная с 3 декабря, служили одной цели – подтвердить определённую Сталиным и Ежовым схему. В фонде Ежова, равно как и в других уже рассекреченных фондах, нет ни плана места преступления, ни протокола допроса Николаева Сталиным, ни малейшего намёка на разработку иных, кроме политических, версий случившегося. А вот противоречий в документах вполне достаточно.

Потом генсек уехал в Москву, получив нужную информацию, и, скорее всего, зная, как её можно использовать. В декабре 1934 года — январе 1935 года самыми частыми посетителями его кабинета были непосредственные исполнители сфабрикованного дела о «Ленинградском центре» — Ягода, Агранов, прокурор СССР Акулов, прокурор РСФСР Вышинский, председатель Военной коллегии Верховного суда СССР Ульрих.

Кто и когда убил Кирова, свидетели не видели. Чего, казалось бы, проще – определить точное время убийства. Выстрел (или выстрелы) в Смольном слышали десятки сотрудников Ленинградского обкома партии. Но данные о времени разнятся. Равно как и данные о том, кто и как охранял Кирова после того, как он вошёл в Смольный. Начальник Ленинградского УНКВД Медведь писал: «1 декабря в 16 часов 30 мин. В здании Смольного на третьем этаже, в 20 шагах от кабинета тов. Кирова произведён выстрел в голову тов. Кирову, шедшим навстречу к нему неизвестным, оказавшимся по документам Николаевым Леонидом Васильевичем… Разведка сопровождала тов. Кирова до третьего этажа. На третьем этаже тов. Кирова до места происшествия сопровождал оперативный комиссар Борисов».

А теперь давайте сравним данные этого оперативного донесения с единственным протоколом допроса того самого оперативного комиссара Борисова, написанным также 1 декабря: «В 4 ч. 30 м. приблизительно т. Киров один вышел из машины и пошёл в здание обкома. В вестибюле я пошёл сзади на расстоянии шагов 15. На этом расстоянии я шёл до второго этажа. Когда я встал на первой лестнице, тов. Киров был уже на площадке посередине между первым и вторым этажом, так я следовал за ним до входа на третий этаж. Добравшись до коридора, я шёл по коридору от него на расстоянии 20 шагов. Не доходя двух шагов до поворота в левый коридор, я услышал выстрел».

Ещё один оперативный комиссар, Карл Паузер при допросе сообщил, что по лестнице наверх с Кировым шли три чекиста – Борисов, Аузен и Балыковский. А Николай Дурейко, сотрудник комендатуры Смольного на допросе (без даты) показал: «Борисов шёл сзади тов. Кирова на шагов 8–10»

Заметили разницу? Медведь пишет, что «разведка» сопровождала Кирова до третьего этажа, Борисов – что он шёл один. Медведь отмечает, что выстрел был в 16:30, Борисов – что в это время он только встретил Кирова внизу.

Но это ещё не всё. После первого выстрела Борисов выхватил револьвер, взвёл его и услышал второй выстрел. «Выбежав в левый коридор, – говорил Борисов следователю, – я увидел двух лежащих у дверей приёмной тов. Чудова. Лежали они на расстоянии ¾ метра друг от друга. В стороне от них лежал наган. В том же коридоре, я видел, находился монтёр Обкома Платыч».

Будучи допрошен, Селивёрст Платыч, утверждал, что он шёл вместе с кладовщиком Васильевым в машинописное бюро за пишущими машинками. Вот отрывок из протокола допроса: «Дойдя по коридору до угла левого коридора, мы увидели, что с нами поравнялся т. Киров. Васильев попросил меня закрыть стеклянную дверь на левом коридоре, которая ведёт в 4-ю столовую. Я побежал впереди тов. Кирова шагов на 8, вдруг услышал сзади выстрел, когда я обернулся, раздался второй выстрел. Я увидел, что т. Киров лежит, а второй медленно спускается на пол, опираясь на стенку. У этого человека в руках находился наган, который я взял у него из рук». А вот Георгий Ялозо, зам. управляющего домами Ленсовета, которого тоже допросили 1 декабря, сообщил: «От кабинета т. Чудова выскочило несколько человек во главе с т. Чудовым. Подбежав туда, я увидел рядом с человеком в полушубке револьвер «наган». Опознав во втором человеке (по фигуре и затылку) т. Кирова, я схватил револьвер и стал рядом с лежавшим первым человеком».

Интересное дело! Три-четыре протокола допросов – и столько нестыковок. Комиссар Борисов говорит, что наган находился на полу, Платыч – что он взял его из рук Николаева, Ялозо, что лежал на полу и взял его он. Но никто из них не видел стрелявшего Николаева! Ни Платыч, бежавший в восьми шагах впереди Кирова по левому коридору, ни кладовщик Васильев, возвращавшийся назад, ни охранник Борисов.

А сам Николаев рассказывал об убийстве так: «Поднявшись на третий этаж, я зашёл в уборную, оправился и, выйдя из уборной, повернул налево. Сделав два-три шага, я увидел, что навстречу мне, по правой стене коридора идёт Сергей Миронович Киров на расстоянии 15–20 шагов. Я, увидев Сергея Мироновича Кирова, сначала остановился и отвернулся задом к нему, так что когда он проходил мимо меня, я смотрел ему вслед в спину. Пропустив Кирова от себя на 10–15 шагов, я заметил, что на большом расстоянии от нас никого нет. Тогда я пошел за Кировым вслед, постепенно нагоняя его. Когда тов. Киров завернул за угол, налево к своему кабинету, расположение которого мне было хорошо известно, вся половина коридора была пуста – я подбежал шагов за пять, вынул на бегу наган из кармана, навёл на голову Кирова и сделал один выстрел в затылок. Киров мгновенно упал лицом вниз.

А вот и еще нестыковки. 2 декабря уже известный нам монтёр Платыч говорил на допросе: «Я бросился бежать по направлению к этому человеку, т. к. догадывался, что именно он стрелял… Подбежав к нему, я поднял с пола лежавший наган, отбросил его в сторону и нанёс стрелявшему два удара кулаком по лицу… Мне кажется, что я первый подбежал к убийце».

В фонде Политбюро ЦК КПСС есть написанное 10 марта 1956 года письмо Ивана Каспарова, который в 1934 году работал заворготделом Ленинградского горкома партии. В нём он сообщал, что кроме него «не осталось живых свидетелей этого страшного злодеяния». Цитируем: «У ног Кирова мы обнаружили сравнительно молодого человека, который лежал неподвижно, затем он стал шевелиться, как после глубокого обморока, приподнялся и отсутствующим взглядом озирался вокруг. Рядом с ним лежал потрёпанный портфель и в нём револьвер и партбилет».

Член обкома и кандидат в бюро обкома ВКП(б) Михаил Росляков в своих показаниях сообщал другую версию: «В роковой день 1 декабря 1934 года, когда в Смольном раздался предательский выстрел Николаева, я первый подошёл к лежащему ничком С.М. Кирову, пытаясь оказать ему помощь. Рядом лежал убийца Николаев, от которого я отобрал партбилет и револьвер. Билет отдал А.И. Угарову»

Николаев был, партбилет тоже был, портфель и даже наган были. Вот только кто из него стрелял, ни один свидетель не видел.

Количество выстрелов и дело о простреленной фуражке. Весьма запутан вопрос о том, сколько всего было выстрелов. Большинство свидетелей, в том числе оперативный комиссар Борисов и монтёр Селивёрст Платыч – в показаниях упоминали два выстрела. Леонид Николаев говорил, что нажимал на спусковой крючок дважды. Некоторые свидетели отмечали, что ещё долгое время в потолке коридора в Смольном было видно отметину от второй пули. А вот замначальника УНКВД по Ленинградской области Фёдор Фомин писал в 1956 году Михаилу Суслову: «Когда я осмотрел револьвер «наган», привезённый мною вместе с Николаевым, то один патрон был выстреленный – гильза была пустая, а рядом с этой гильзой в нагане был патрон с осечкой. Из этого я заключил, что убийца Николаев после выстрела в С.М. Кирова произвёл выстрел в себя, но получилась осечка…» Так кто же стрелял в потолок второй раз?

В литературе часто фигурирует экспонировавшаяся в Музее Кирова «простреленная фуражка». А была ли она в реальности? Михаил Росляков, описывая картину преступления, писал: «Выскочив следом, я увидел страшную картину: налево от дверей приёмной Чудова в коридоре ничком лежал Киров с повёрнутой вправо головой; фуражка, козырёк которой упёрся в пол, была чуть приподнята и не касалась затылочной части головы; слева под мышкой – канцелярская папка с материалами подготовленного доклада». Трудно даже представить, что пуля пробила околыш фуражки, Киров упал лицом вниз, а фуражка осталась у него на голове…

Уже упоминавшийся нами Иван Каспаров писал: «Киров лежал на полу ничком. Под левой рукой находилась папка с бумагами (известно, что он собирался на собрание Ленинградского партактива с докладом), шапка его лежала рядом, и на затылке справа зияла огромная рана размером больше старого пятака».

Уполномоченный секретарь политотдела Бабушкина 1 декабря допрашивала директора Ленинградского Госцирка Цукермана Леонида Ефимовича, который прибежал на выстрелы одним из первых, поскольку находился недалеко от кабинета Кирова: «Немного от него (имеется в виду Николаев) впереди лежал человек, уткнувшийся лицом вниз; в левой руке была шапка… Я сразу узнал в лежавшем тов. Кирова». Как вам сюжет: застреленный Киров, падая, хватает свою фуражку и крепко держит её?

Сталин лично редактировал и проект обвинительного заключения. Он дал установку на проведение процесса в течение двух дней и расстреле всех 14 обвиняемых. Приговор был отпечатан в Москве до начала судебного процесса, так что судьба подсудимых была предрешена. Суд был скоротечным. Закрытое заседание Военной коллегии проходило в Ленинграде с 14 часов 20 минут 28 декабря до 06 часов 40 мин. 29 декабря 1934 года (таким образом, заседание суда длилось 16 часов 20 минут). Через час после оглашения приговор был приведен в исполнение. С момента убийства не прошло и месяца.

В апреле 1956 года Президиум ЦК КПСС принял решение о создании комиссии для проверки обстоятельств убийства Кирова и других дел времен «культа личности». Это была первая попытка пересмотреть «кировское» дело. Все комиссии, а их было шесть, работавшие в разное время и независимо друг от друга, пришли к единому мнению, что в Ленинграде подпольной террористической троцкистско-зиновьевской организации не существовало и участники бывшей оппозиции, в том числе и лица, осужденные по делу Николаева, к убийству Кирова не причастны. Однако реабилитация 13 расстрелянных по «ленинградскому делу» последовала только в 1989 году.

Решения комиссий напрямую зависели от политической конъюнктуры. Противоречий в «кировском» деле имелось достаточно, но на них все комиссии не обратили внимания или «не имели права» работать в этом направлении. Вряд ли, к примеру, руководитель первой комиссии Молотов, который был в Ленинграде вместе со Сталиным в декабре 1934 года, не знал объективной картины событий.

До 1932 года вход в Смольный был свободным, без каких-либо пропусков. Здание, в котором размещались многие областные и городские партийные, советские, комсомольские организации и учреждения, охранялось общевойсковыми постами и сотрудниками милиции. Комендатура Смольного была укомплектована гражданскими лицами (вахтерским составом), состоящими на должностях в штабе Ленсовета. С 1933 года местная комендатура была укомплектована сотрудниками Оперативного отдела Полномочного представителя ОГПУ в ЛВО, общевойсковую охрану заменил комендантский дивизион ОСНАЗ войск ПП ОГПУ в ЛВО.

Более подробно организация охраны Смольного накануне декабрьской трагедии изложена в докладной записке начальника Оперативного отдела Алехина начальнику Управления НКВД по Ленинградской области Л. М. Заковскому от 12 декабря 1934 года:

«Докладываю, что до 1-го декабря 1934 года в здании Смольного помещалось свыше 15 различных учреждений и организаций, связанных с Ленсоветом и Облисполкомом; главный корпус, благодаря специальной пристройке, сообщался с прочими корпусами, и поэтому кроме 1829 человек, работающих в Смольном, здание было наводнено тысячами людей.» «Малый коридор левого крыла третьего этажа Смольного не был отделен от общего коридора. Любой человек, попавший в помещения обкома ВКП (б), мог беспрепятственно оказаться в районе кабинета Кирова, у входа в его приемную.»

С середины 1933-го до февраля 1934 года численность личной охраны Кирова возросла с 3 до 12 человек. В это время он был избран членом Политбюро ЦК ВКП (б) и секретарем ЦК. Для сопровождения охраняемого лица во время его поездок и при следовании пешком стала выделяться автомашина с группой сотрудников как правило, два человека. Были предприняты меры по усилению охраны Смольного, у дома № 26/28 по улице Красных Зорь и помещений дачи Кирова на Каменном острове.

1 декабря 1934 года безопасность Кирова обеспечивали 4 человека из группы личной охраны и 5 сотрудников комендатуры. Отъезд охраняемого лица от дома обеспечивали два сотрудника, в этот день они проводили Сергея Мироновича до подъезда Смольного, но не до кабинета. В здание сотрудники группы личной охраны не вошли, что должны были сделать в соответствии со служебными обязанностями.

При подъезде к Смольному безопасность Кирова обеспечивали три сотрудника комендатуры, дежурившие с внешней стороны здания. В Смольном вождя ленинградских большевиков встретил оперативный комиссар М.В. Борисов, назначенный на эту должность 1 февраля 1934 года. С октября 1929-го он привлекался к охране Сергея Мироновича как рядовой сотрудник Оперода. В обязанности оперкомиссара входило: сопровождение охраняемого лица по Смольному, в остальное время пребывания охраняемого лица в своем кабинете он должен был находиться в приемной секретаря. Еще один сотрудник комендатуры был дозорным третьего этажа.

Первого декабря 1934 года вечером в Ленинграде в Таврическом дворце ожидалось собрание партийного актива с докладом Кирова о предстоящей отмене карточной системы. С утра он готовился к докладу. Около 16 часов вызвал машину и отправился в Смольный. Вошел в здание через центральный подъезд и поднялся на третий этаж, пошел по главному коридору и повернул налево к своему кабинету. Обязанность сопровождать Кирова в его передвижениях внутри Смольного лежала на охраннике Михаиле Борисове. Он следовал в некотором отдалении. Когда Киров свернул в маленький коридор, Борисов еще некоторое время шел по главному коридору, упустив охраняемого из виду.

Потом Борисов погибнет во время аварии — когда в тот же день его повезут на допрос. Конечно же, случайно, многократно подтвердит прокуратура.

Изначально план Николаева — убийцы Кирова, якобы состоял в том, чтобы попытаться застрелить его на предстоящем собрании в Таврическом дворце. Но чтобы попасть туда, требовалось приглашение. За ним Николаев и отправился в Смольный. В здание он беспрепятственно прошел по партийному билету. Это была обычная практика.

Известно, что Сергей Миронович тяготился охраной. В ноябре 1934 года начальник Оперода Губин докладывал руководству, что Киров по-прежнему не разрешает охрану. Сотрудникам охраны (за исключением лиц сопровождения) были даны указания держаться от охраняемого лица подальше и не показываться на глаза. Вопрос о выделении специального комиссара для постоянной охраны Кирова так и не был решен.

Такое отношение к охране было характерно не только для Кирова. До 1 декабря 1934 года многие высшие руководители государства и партии в отдельных случаях не брали с собой охрану при поездках и передвижениях.

3 декабря 1934 года нарком внутренних дел Ягода подписал приказ: «За халатное отношение к своим обязанностям по охране государственной безопасности в Ленинграде снять с занимаемых должностей и предать суду руководство Управления НКВД по Ленинградской области».

Драуле — пожалуй, самая закрытая фигура «кировского» дела, о которой практически ничего неизвестно. Вокруг нее сложилось невероятное количество домыслов, в основном как героине «романтического» увлечения Кирова и женщине, разбудившей в муже убийственную ревность. Достоверные сведения о жене Леонида Николаева сообщают архивные документы. Вот что писала в 1926 году младшая сестра Мильды — Ольга:

«...Так мы дожили до 1917 года. Помню, когда было голосование, то сестра говорила (она была еще несовершеннолетней), что надо голосовать за большевиков. Не знаю была ли она с этим знакома, но все же отец голосовал за большевиков... После Октябрьской Революции помещики не были изгнаны из своего большого поместья и оставались полными владельцами до 19 года. Только в 19 году ревком выселил помещиков. Всю вину их выселения они свалили на нашу семью, сестра тогда уже была в партии. Неделю спустя, было наступление Юденича — помещики, ютившиеся у своих защитников, всеми силами старались доказать о моей сестре белогвардейцам, которые, арестовав повезли ее на расстрел, как вдруг красные атаковали их и сестра осталась жива. Артель, где жили мои родители, была учебным хозяйством, впоследствии и в конце 1924 года там было сокращение рабочих. В число сокращенных попал мой отец. Сокращение изменило положение. Благодаря только одному знакомому отца, ему пришлось найти избу для жилья и временно пользование огородом. Помогает родителям сестра, я. Болезненное и старческое состояние родителей не дает им возможности наняться на работу».

Поженились Мильда Драуле и Леонид Николаев в 1925 году в Луге.

Известна фотография, где Мильда и Леонид рядом. Оба молоды и симпатичны. Молодожены поселились в Ленинграде в конце 1925 года в квартире матери Николаева на Лесном проспекте, 13/8, квартира 41, в ней жили мать с бабушкой и младшей сестрой, Леонид с женой, старшая сестра с мужем, Васильев, «сапожник-починщик», работал и жил на кухне.

Семья Николаевых страдала от безработицы, обычное явление в Ленинграде во второй половине 1920-х годов. Более-менее стабильной была работа у матери — мойщицы (обтирщицы) трамвайного парка. С устройством на работу Мильде и ее мужу помогали родственники Николаева. В 1927 году в семье Николаевых родился первенец по имени Маркс. В сентябре 1930 года Мильда Петровна получила новую работу учетчиком в обкоме партии, затем помощником заведующего сектором кадров легкой промышленности. Остается неясным, кто протежировал Драуле. Но очевидно, что его репутации было достаточно, чтобы Мильде нашлось место в обкоме.

В 1931 году Мильда родила второго ребенка — Леонида, а семья получила трехкомнатную квартиру в новом доме на улице Батенина в Выборгском районе. На учете Мильда состояла в партийной организации Смольного. Как и все партийцы, она имела общественные нагрузки — как член бюро ячейки проверяла задолженность по партвзносам. Но ей чаще других приходилось отпрашиваться с партийных собраний, регулярно проводившихся после окончания рабочего дня. 26 октября 1932 года бюро партийной ячейки горкома постановило «признать непосещение политучебы товарищем Драуле по уважительным причинам и впредь освободить ее от посещения кружка». Пожалуй, это был исключительный случай для парторганизации Смольного. Особых оснований не посещать партсобрания у Мильдыне было: так как Николаев и Драуле жили вместе с родителями Мильды Петровны и за детьми ухаживала бабушка.

В апреле 1931 года Николаева приняли на работу в Ленинградский областной комитет ВКП(б) инструктором-референтом. Полгода супруги работали бок о бок в Смольном.

В сентябре 1931-го Леонида с партийной работы перевели в областной совет общества «Долой неграмотность». Это было тринадцатое его место работы, занесенное в «Трудовой список». Здесь Николаев «вытерпел» ровно год. В августе 1932 года его зачислили инспектором Инспекции цен Рабоче-Крестьянской инспекции с окладом в 250 рублей в месяц. Инспекция располагалась в Смольном. Остается неустановленным лицо, которое рекомендовало Николаева в РКИ.

Уволили супругов из Смольного почти одновременно. В августе 1933 года Николаев использовал очередной отпуск и был уволен 1 октября с формулировкой «ввиду ухода на учебу». 23 августа Драуле командировали «для работы Заведующей Группой учета Управление уполномоченного наркомата тяжелой промышленности с окладом 275 рублей», но сначала на временную должность инспектора с окладом 250 рублей. Только 19 января 1934 года Мильду зачислили в штат с окладом 275 рублей. Уклончивый ответ о причине ее перевода из обкома в наркомат найден в протоколе заседания партийной ячейки горкома, где вместе с товарищами Драуле проходила партийную чистку в ноябре 1933 года.

Заметим, что решений о сокращении штатов Ленинградским городским и областным комитетами ВКП(б) в 1933 году не принималось. Причинами увольнения Николаева и перевода Драуле, скорее всего, явились дезертирство брата Леонида из Красной армии и арест брата Мильды за денежную растрату.

Очередной отпуск в августе 1934 года она провела вместе с детьми в Сестрорецке, о чем показала на следствии. Отметим, что в то же время там отдыхал и Киров. Уволили Драуле с работы «по сокращению штатов» — 1 января 1935 года, а 7 января заочно исключили из членов ВКП (б) «за полное отсутствие большевистской бдительности, за скрытие от партии контрреволюционной работы своего мужа Николаева и брата последнего, дезертировавшего из рядов Красной армии для контрреволюционной террористической деятельности, и что своим поступком Драуле скатилась в лагерь открытых врагов партии и рабочего класса».

В Управлении ФСБ России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области сохранились учетно-анкетные карточки арестованных Мильды и Ольги Петровны Драуле, а также мужа Ольги Романа Кулишера, которые проходили по «кировскому» делу. Ольга Драуле и Кулишер были арестованы позже Мильды, хотя и в тот же день — 1 декабря. Во внутреннюю тюрьму Управления НКВД супруги прибыли 6 декабря. Еще предстоит установить, где они содержались между 1 и 6 декабря. Также необходимо выяснить роль всех троих арестованных в событиях вокруг убийства Кирова. Мильда и Ольга Драуле допрашивались 1 декабря 1934 года два раза. Милъда, как возможный очевидец, могла видеть, а значит, и рассказать об обстоятельствах рокового выстрела. Ольга и ее муж, как свидетели, могли пролить свет на взаимоотношения Кирова, Мильды и Николаева. Но свидетельские показания сестер и Кулишера не укладывались в рамки сфабрикованного официального процесса. Дело Мильды, Ольги и Кулишера было выделено в отдельное уголовное судопроизводство. Все трое были расстреляны 10 марта 1935 года.

В распоряжение рабочей группы специалистов 111-го Центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз МО РФ были представлены предметы одежды С. М. Кирова, в которых он находился в момент убийства, а также документы (справки, акты), относящиеся к событиям 1 декабря 1934 года. Рабочая группа, исходя из официальной версии, произвела реконструкцию отдельных событий непосредственно на месте гибели Кирова в коридоре Смольного.

Исследованиями установлено, что Кирову было причинено огнестрельное пулевое одиночное слепое ранение головы с повреждением мозжечка и стволовых отделов головного мозга. Входное огнестрельное повреждение располагалось в затылочной области левее и выше затылочного бугра, направление раневого канала – сзади кпереди, справа налево, несколько сверху книзу.

На околыше фуражки Кирова, полувоенного образца, обнаружено сквозное огнестрельное пулевое повреждение. Значительная толщина околыша позволила установить направление пулевого канала – сзади кпереди, слева направо и сверху книзу под углом около 45 градусов к горизонтальной плоскости. На сгибе воротника пальто Кирова обнаружено касательное огнестрельное повреждение. Исследования также свидетельствуют, что ранение было причинено пулей, предварительно взаимодействовавшей с преградой и вследствие этого потерявшей устойчивость. Такой преградой мог явиться воротник пальто, на котором обнаружено касательное огнестрельное повреждение.

Исследование входного огнестрельного повреждения на околыше фуражки Кирова дало основания для утверждений, что оно было причинено с дистанции вне пределов действия сопутствующих продуктов выстрела – с неблизкой дистанции (для револьвера наган образца 1895 года – более 1 метра).

Реконструкция событий позволила установить несколько теоретически возможных вариантов расположения Николаева и Кирова выстрелов. Однако полученные при эксперименте данные позволили усомниться в правильности официальной версии гибели руководителя ленинградских большевиков. Представляется наиболее вероятным, что в момент ранения Киров не находился в вертикальном положении.

При судебно-медицинском исследовании кальсон Кирова установлено, что при отсутствии следов длительной носки после последней стирки на внутренней поверхности спереди в их верхней части обнаружены значительных размеров пятна высохшей спермы.

Настало время перейти к деликатной теме – характеру взаимоотношений Сергея Кирова и Мильды Драуле. Без сомнения, Киров знал Драуле по службе. Кстати, Сергей Миронович знал всех сотрудников аппарата обкома, помнил их по имени, отчеству и фамилии.

Слухи о причинах рокового выстрела и об интимной связи Драуле и Кирова поползли по Ленинграду уже 1 декабря с 23 часов. Такого рода «информацию» в декабре 1934 года собирали, анализировали и составляли сводки парткомы, райкомы, обком и, наконец, обобщало местное управление НКВД. Большинство из «распространителей» этих слухов были исключены из партии, некоторые арестованы или расстреляны.

Такой «информации» немало – десятки и сотни сводок и сообщений. Первый этап экспертных исследований подтверждает предположения об интимной связи убитого и супруги убийцы. По иронии, принципу неприкосновенности частной жизни в декабре 1934 года последовали, пожалуй, единственный раз. Были предприняты все возможные меры, чтобы скрыть обстоятельства «кировского», по существу, «интимного» дела.

Известны более десяти сотрудников Смольного, которые стали очевидцами происшедшего или к которым Николаев обращался за пригласительным билетом во Дворец Урицкого на собрание партактива. Все они 1 декабря были допрошены, но в качестве свидетелей на судебном процессе 28 и 29 декабря 1934 года не выступали. Большинство этих людей в дальнейшем подверглись партийным взысканиям или были исключены из партии, а также освобождены от работы. Из гаража Ленсовета был уволен водитель Кирова Ф. Г. Ершов. Именно он доставил 1 декабря Сергея Мироновича в Смольный.

На партийных собраниях аппарата Смольного вопрос о событиях 1 декабря не обсуждался. Принимались лишь решения о «повышении бдительности», раздавались призывы «не шляться без дела по коридорам Смольного», запирать кабинеты и столы. Параллельно началось выявление лиц, ранее связанных с оппозицией.

7 января 1935 года бюро Ленинградского обкома и горкома ВКП (б) приняло постановление «Об аппарате ОК и ГК», санкционировавшее увольнение и перевод на другую работу 79 сотрудников. Любопытно, что в этот список попали все свидетели трагических событий. Таким образом, добились главного – пресекли источник распространения информации, которая могла противоречить официальной версии. Некоторые из 79 человек вскоре были арестованы или сосланы.

Кто и когда убил Кирова, свидетели не видели… Чего, казалось бы, проще – определить точное время убийства. Выстрел или выстрелы в Смольном слышали десятки сотрудников Ленинградского обкома партии. Но данные о времени разнятся. Равно как и данные о том, кто и как охранял Кирова после того, как он вошёл в Смольный. Начальник Ленинградского УНКВД Медведь писал: «1 декабря в 16 часов 30 мин. В здании Смольного на третьем этаже, в 20 шагах от кабинета тов. Кирова произведён выстрел в голову тов. Кирову, шедшим навстречу к нему неизвестным, оказавшимся по документам Николаевым Леонидом Васильевичем… Разведка сопровождала тов. Кирова до третьего этажа. На третьем этаже тов. Кирова до места происшествия сопровождал оперативный комиссар Борисов».

А теперь давайте сравним данные этого оперативного донесения с единственным протоколом допроса того самого оперативного комиссара Борисова, написанным также 1 декабря: «В 4 ч. 30 м. приблизительно т. Киров один вышел из машины и пошёл в здание обкома. В вестибюле я пошёл сзади на расстоянии шагов 15. На этом расстоянии я шёл до второго этажа. Когда я встал на первой лестнице, тов. Киров был уже на площадке посередине между первым и вторым этажом, так я следовал за ним до входа на третий этаж. Добравшись до коридора, я шёл по коридору от него на расстоянии 20 шагов. Не доходя двух шагов до поворота в левый коридор, я услышал выстрел».

Ещё один оперативный комиссар, Карл Паузер при допросе сообщил, что по лестнице наверх с Кировым шли три чекиста – Борисов, Аузен и Балыковский. А Николай Дурейко, сотрудник комендатуры Смольного на допросе (без даты) показал: «Борисов шёл сзади тов. Кирова на шагов 8–10». То есть Медведь пишет, что «разведка» сопровождала Кирова до третьего этажа, Борисов – что он шёл один. Медведь отмечает, что выстрел был в 16:30, Борисов – что в это время он только встретил Кирова внизу.

Но это ещё не всё. После первого выстрела Борисов выхватил револьвер, взвёл его и услышал второй выстрел. «Выбежав в левый коридор, – говорил Борисов следователю, – я увидел двух лежащих у дверей приёмной тов. Чудова. Лежали они на расстоянии ¾ метра друг от друга. В стороне от них лежал наган. В том же коридоре, я видел, находился монтёр Обкома Платыч».

Будучи допрошен, Селивёрст Платыч, утверждал, что он шёл вместе с кладовщиком Васильевым в машинописное бюро за пишущими машинками. Вот отрывок из протокола допроса: «Дойдя по коридору до угла левого коридора, мы увидели, что с нами поравнялся т. Киров. Васильев попросил меня закрыть стеклянную дверь на левом коридоре, которая ведёт в 4-ю столовую. Я побежал впереди тов. Кирова шагов на 8, вдруг услышал сзади выстрел, когда я обернулся, раздался второй выстрел. Я увидел, что т. Киров лежит, а второй медленно спускается на пол, опираясь на стенку. У этого человека в руках находился наган, который я взял у него из рук». А вот Георгий Ялозо, зам. управляющего домами Ленсовета, которого тоже допросили 1 декабря, сообщил: «От кабинета т. Чудова выскочило несколько человек во главе с т. Чудовым. Подбежав туда, я увидел рядом с человеком в полушубке револьвер «наган». Опознав во втором человеке (по фигуре и затылку) т. Кирова, я схватил револьвер и стал рядом с лежавшим первым человеком».

Три-четыре протокола допросов – и столько нестыковок. Комиссар Борисов говорит, что наган находился на полу, Платыч – что он взял его из рук Николаева, Ялозо, что лежал на полу и взял его он. Но никто из них не видел стрелявшего Николаева! Ни Платыч, бежавший в восьми шагах впереди Кирова по левому коридору, ни кладовщик Васильев, возвращавшийся назад, ни охранник Борисов. А сам Николаев рассказывал об убийстве так: «Поднявшись на третий этаж, я зашёл в уборную, оправился и, выйдя из уборной, повернул налево. Сделав два-три шага, я увидел, что навстречу мне, по правой стене коридора идёт Сергей Миронович Киров на расстоянии 15–20 шагов. Я, увидев Сергея Мироновича Кирова, сначала остановился и отвернулся задом к нему, так что, когда он проходил мимо меня, я смотрел ему вслед в спину. Пропустив Кирова от себя на 10–15 шагов, я заметил, что на большом расстоянии от нас никого нет. Тогда я пошел за Кировым вслед, постепенно нагоняя его. Когда тов. Киров завернул за угол, налево к своему кабинету, расположение которого мне было хорошо известно, вся половина коридора была пуста – я подбежал шагов за пять, вынул на бегу наган из кармана, навёл на голову Кирова и сделал один выстрел в затылок. Киров мгновенно упал лицом вниз.

А вот и еще нестыковки. 2 декабря уже известный нам монтёр Платыч говорил на допросе: «Я бросился бежать по направлению к этому человеку, т. к. догадывался, что именно он стрелял… Подбежав к нему, я поднял с пола лежавший наган, отбросил его в сторону и нанёс стрелявшему два удара кулаком по лицу… Мне кажется, что я первый подбежал к убийце».

В фонде Политбюро ЦК КПСС есть написанное 10 марта 1956 года письмо Ивана Каспарова, который в 1934 году работал заворготделом Ленинградского горкома партии. В нём он сообщал, что кроме него «не осталось живых свидетелей этого страшного злодеяния». Цитируем: «У ног Кирова мы обнаружили сравнительно молодого человека, который лежал неподвижно, затем он стал шевелиться, как после глубокого обморока, приподнялся и отсутствующим взглядом озирался вокруг. Рядом с ним лежал потрёпанный портфель и в нём револьвер и партбилет».

Член обкома и кандидат в бюро обкома ВКП(б) Михаил Росляков в своих показаниях сообщал другую версию: «В роковой день 1 декабря 1934 года, когда в Смольном раздался предательский выстрел Николаева, я первый подошёл к лежащему ничком С.М. Кирову, пытаясь оказать ему помощь. Рядом лежал убийца Николаев, от которого я отобрал партбилет и револьвер. Билет отдал А.И. Угарову»

Николаев был, партбилет тоже был, портфель и даже наган были. Вот только кто из него стрелял, ни один свидетель не видел.

Количество выстрелов и дело о простреленной фуражке. Весьма запутан вопрос о том, сколько всего было выстрелов. Большинство свидетелей, в том числе оперативный комиссар Борисов и монтёр Селивёрст Платыч – в показаниях упоминали два выстрела. Леонид Николаев говорил, что нажимал на спусковой крючок дважды. Некоторые свидетели отмечали, что ещё долгое время в потолке коридора в Смольном было видно отметину от второй пули. А вот замначальника УНКВД по Ленинградской области Фёдор Фомин писал в 1956 году Михаилу Суслову: «Когда я осмотрел револьвер «наган», привезённый мною вместе с Николаевым, то один патрон был выстреленный – гильза была пустая, а рядом с этой гильзой в нагане был патрон с осечкой. Из этого я заключил, что убийца Николаев после выстрела в Кирова произвёл выстрел в себя, но получилась осечка…» Так кто же стрелял в потолок второй раз?

В литературе часто фигурирует экспонировавшаяся в Музее Кирова «простреленная фуражка». А была ли она в реальности? Михаил Росляков, описывая картину преступления, писал: «Выскочив следом, я увидел страшную картину: налево от дверей приёмной Чудова в коридоре ничком лежал Киров с повёрнутой вправо головой; фуражка, козырёк которой упёрся в пол, была чуть приподнята и не касалась затылочной части головы; слева под мышкой – канцелярская папка с материалами подготовленного доклада». Трудно даже представить, что пуля пробила околыш фуражки, Киров упал лицом вниз, а фуражка осталась у него на голове…

Уже упоминавшийся нами Иван Каспаров писал: «Киров лежал на полу ничком. Под левой рукой находилась папка с бумагами (известно, что он собирался на собрание Ленинградского партактива с докладом), шапка его лежала рядом, и на затылке справа зияла огромная рана размером больше старого пятака».

Уполномоченный секретарь политотдела Бабушкина 1 декабря допрашивала директора Ленинградского Госцирка Цукермана Леонида Ефимовича, который прибежал на выстрелы одним из первых, поскольку находился недалеко от кабинета Кирова: «Немного от него (имеется в виду Николаев) впереди лежал человек, уткнувшийся лицом вниз; в левой руке была шапка… Я сразу узнал в лежавшем тов. Кирова». Т.е. сюжет: застреленный Киров, падая, хватает свою фуражку и крепко держит её?

Одним из самых загадочных сюжетов, связанных с убийством Кирова, является смерть оперативного комиссара Борисова, того самого, который шёл за Кировым, по разным сведениям, на расстоянии от 8 до 20 шагов и должен был охранять его на пути до кабинета. Его допросили только один раз, 1 декабря. На следующий день Сталин дал приказ привезти к нему Борисова.

Справка из фонда Ежова: «Борисов М. В., 1881 года рождения, из крестьян, кандидат в члены ВКП(б) с 1931 года, оперативный комиссар 4-го отделения оперода УНКВД по Ленинградской области, в ОГПУ с 1924 года, ранее работал сторожем; погиб 2 декабря 1934 года в 10 часов 50 минут при наезде грузового автомобиля на стену дома № 50 по улице Воинова». Это официальная справка 1934 года. А далее идут версии происшествия…

Версия № 1. Фёдор Фомин, замначальника областного УНКВД писал: «Комиссар Борисов утром 2 декабря был арестован и содержался в опероде УНКВД, после допроса т. Сталиным убийцы Николаева. Ягода позвонил Агранову из Смольного в УНКВД Ленинграда, чтобы он направил Борисова в Смольный к т. Сталину, и когда его везли на оперативной машине, открытой полуторатонке, он сидел с правой стороны по ходу машины, а с левой стороны, против него, сидел сопровождающий его оперативник. Когда шофёр по ул. Воинова проезжал около Таврического сада по участку обледеневшей территории, потерял рулевое управление, и машина полным ходом пошла к забору и ударилась правой стороной о забор, комиссар Борисов, сидевший с правой стороны на лавочке, ударился головой и тут же скончался…» На этом письме, адресованном в 1956 году Михаилу Суслову, секретарь ЦК напротив процитированных слов оставил вопросительные знаки.

Версия № 2. Поповицкий Степан Сергеевич, бывший сотрудник Ленинградского УНКВД, писал в ЦК КПСС 7 марта 1956 года, что начальник третьего отдела оперода Хвилюзов дал распоряжение оперуполномоченному Малию доставить Борисова к Сталину, взяв любую машину от четвёртого подъезда. Машина была одна – грузовая полуторка пятого отделения оперода. «Ввиду того, что шофёр машины Кузин не знал правительственного подъезда в Смольном, Малий сел с ним в кабину, а Виноградов с Борисовым в кузов машины. Необходимо отметить, что Борисов находился в состоянии психической подавленности, представлял из себя хныкающего человека, а поэтому никакой опасности в отношении сопровождающего на автомобиле не представлял… Следуя по ул. Воинова, при переезде трамвайных рельсовых путей Потёмкинской улицы из-за технических неисправностей машину занесло к стене дома, и Борисов ударился головой о водосточную трубу». Поповицкий даже упоминал о том, что с трубы якобы изъяли лоскут пальто Борисова и приобщили к делу

Версия № 3. В 1956 году бывший следователь ОГПУ-НКВД Якушев писал секретарю ЦК Фролу Козлову, что в 1937 году он допрашивал шофёра автомашины Кузина, который сообщил, что в 5–6 часов утра 2 декабря он был вызван в оперативный отдел и ему было предложено подать автомашину к подъезду здания НКВД на ул. Воинова. Кузин рассказал, что сидевший рядом с ним оперативник Малий выхватил у него руль и машина ударилась о водосточную трубу. Малий выпрыгнул из машины, но Борисов, судя по всему, из кузова никуда не выпадал: «Сидящего с ним сотрудника уже не было, он услышал какой-то глухой удар в кузове, и когда посмотрел в кузов машины, он увидел лежащего на полу автомашины человека в пальто с окровавленной головой».

Якушевым были процитированы показания чекиста Виноградова: «В этот момент я ударил Борисова железным бруском по голове. Машина остановилась, вскочивший ко мне в кузов Малий, выхватив из моих рук железный брусок, ещё раз ударил им лежавшего на полу машины Борисова по голове…. Так был убит Борисов». Малий и Виноградов Военной коллегией суда были осуждены к расстрелу, а Кузина следователь Якушев освободил, и тот не был репрессирован.

Кстати, водитель Василий Кузин в письме на имя того же Фрола Козлова в 1956 году описывает обстоятельства прибытия к зданию УНКВД и убийства Борисова несколько по-другому: «2 декабря в 11 ч утра я привёз начальника Мюллера в управление и пошёл в красный уголок (помните показания Кузина на следствии 1937 года о том, что его вызвали в 5–6 утра?). Машину я оставил на улице Воинова у подъезда». Затем Кузина несколько раз просили выехать в Смольный, но, поскольку Мюллер строго-настрого приказал никуда не уезжать, то поехал он только по приказу секретаря оперативного отдела Максимова.

Мне удалось обнаружить ещё одно любопытное свидетельство того, что чекисты сразу после гибели Борисова не определились с версией. Инструктор горкома партии Войтас сообщал, что 2 декабря его машину остановили сотрудники НКВД и попросили перевезти на его машине в УНКВД тело убитого человека. При этом он слышал беседу сотрудников НКВД: «Чёрт возьми, сидел рядом с шофёром, камера лопнула, ударился головой об руль и разбил голову». Войтас в убитом узнал охранника Кирова, и разговор этот его очень удивил, так как «труп стаскивали не с кабинки шофёра, а с платформы грузовика, так что руль был тут ни при чём».

Так что с большой вероятностью можно утверждать, что Борисова всё-таки убили в кузове чекистской полуторки. Он не ожидал удара и даже не успел прикрыть голову руками (это было бы естественно при аварии). Его руки были целы. В акте вскрытия тела Борисова, которое было проведено в тот же день профессорами Надеждиным и Розановым описываются страшные повреждения черепа, который был фактически расколот на части, как бывает от удара тупым предметом. И в акте нет ни слова о том, что эти повреждения могли возникнуть в результате автоаварии…

2 декабря, судя по имеющимся документам, в обвинительном ключе о Борисове следователи не говорили. Зато потом, с 3 по 14 декабря, подбирались показания разных лиц об убийстве Кирова относительно того, что «Борисов бежал с места происшествия», что «Борисов в задержании убийцы и вызове врачей участия не принимал». Мёртвый Борисов ничего товарищу Сталину рассказать не мог

Утром 2 декабря 1934 года в Ленинград приехала Правительственная комиссия для расследования дела об убийстве Кирова в составе: Сталина, Молотова, Ворошилова, Жданова и с участием в работе этой комиссии Ягоды, Ежова, Вышинского и других. Для допроса Сталиным в эту комиссию был вызван чекист Борисов, охранявший и сопровождавший Кирова в день убийства. Борисов задерживал Николаева, он хорошо знал все, что касалось охраны Кирова, и был очевидцем его убийства. Распоряжение о доставке Борисова, находившегося в то время в здании НКВД на улице Войнова, дал Ягода. Из Смольного за Борисовым на легковой машине «Паккард», на которой утром с вокзала приехали члены Правительственной комиссии, выехал оперативный работник Ленинградского НКВД Малий и шофер УНКВД Янелис.

Как показывает шофер Янелис, получив распоряжение о срочной доставке Борисова в Смольный, он вместе с Малий приехал во двор здания Управления НКВД и увидел комиссара Борисова, окруженного группой работников УНКВД. Шофер Янелис быстро развернул легковую машину и приготовился к выезду в Смольный, зная, что Сталин уже ждет Борисова для допроса. Однако сотрудники оперативного отдела Малий и Виноградов, переговорив между собой, решили шофера Янелиса отправить обратно в Смольный, при этом Малий сказал Янелису, что он повезет Борисова только на грузовой машине, и стали втаскивать Борисова на стоявшую в то время во дворе грузовую машину, на которой обычно привозилась пища для арестованных внутренней тюрьмы. Шофер Янелис видел, как ослабевшего Борисова втащили в кузов, насильственно посадили на борт, и Янелис, открыв дверцу легковой машины, стал кричать Малию, «что сажать на борт людей по правилам не полагается, на что получил в ответ от Малия площадную брань, что, мол, это не мое дело, что, мол, поезжай обратно в Смольный, и он хлопнул дверцу моей машины со злостью». Шофер Янелис сразу в Смольный не поехал и задержался некоторое время в буфете здания УНКВД, поставив свою легковую машину к дому, рядом со зданием УНКВД.

Малий, не получив разрешения на использование грузовой машины, находящейся во дворе, обратился к дежурному оперода дать ему грузовую машину для доставки в Смольный Борисова, дежурный предложил ему взять свободную в то время легковую машину, которая обслуживала начальника отделения Бенюка и шофер которой — Васильев в это время сидел в опероде. Малий отказался от использования этой легковой машины и пошел к начальнику оперода Губину, который разрешил ему взять грузовую машину «ГАЗ-АА», стоявшую в это время в переулке, против служебного входа в здание УНКВД со стороны улицы Войнова.

Как показывает шофер грузовой машины «ГАЗ-АА», член КПСС Кузин, он постоянно обслуживал оперативный отдел НКВД и утром 2 декабря 1934 год привез начальника отделения оперативного отдела Мюллера, который сказал, что без его разрешения он не должен никуда больше ехать. Когда сотрудник оперода Малий подошел к шоферу Кузину и потребовал поехать срочно в Смольный, Кузин отказался. Он получил второе распоряжение оперуполномоченного Виноградова и также отказался ехать в Смольный, ссылаясь на распоряжение начальника отделения Мюллера. И только после распоряжения секретаря оперотдела Максимова шофер Кузин подал свою машину к служебному подъезду. Малий сел в кабину с шофером, а оперуполномоченный Виноградов и комиссар Кирова — Борисов разместились в кузове, причем Борисов сел на скамейку спиной к кабине шофера, а справа от него встал оперуполномоченный Виноградов.

По пути следования машины к Смольному, когда шофер уже пересек Потемкинскую улицу и подъезжал к Таврическому дворцу, Малий резко вырвал у шофера Кузина руль машины и направил ее на стену дома, пытаясь сам в это время на ходу выскочить из машины. Шофер Кузин задержал Малия, но машина в это время въехала на улицу, стукнулась дверцей о стену, в результате чего разбилось боковое окно в дверце машины. Когда шофер Кузин остановил ее, поставил машину обратно на мостовую, и Малий выскочил из кабины и полез в кузов. Виноградов, сидевший в кузове рядом с комиссаром Борисовым, в то же время выскочил из кузова, побежал в ворота дома, расположенного на противоположной стороне улицы. Минуты через 2-3 Виноградов вернулся обратно к машине. Шофер Кузин вскочил в кузов и увидел лежавшего в машине убитого Борисова. Как показывает Кузин, он закричал: «Что наделали, убили!» К нему подошел Малий и пригрозил, сказав: «Молчи щенок, а то вот пистолет». Задержав шедшую навстречу со стороны Смольного легковую автомашину, Малий и Виноградов увезли в ней убитого Борисова в здание УНКВД. Шофер Кузин с помощью постового милиционера вызвал автоинспектора, который на месте машину не смог осмотреть, так как в это время Кузина арестовал оперативный работник Гусев, приказавший автоинспектору Оскотскому машину не осматривать, а вместе с арестованным и обезоруженным шофером Кузиным и Гусевым в его легковой машине отправиться в здание УНКВД. Гусев запретил Кузину по дороге разговаривать с автоинспектором.

Задержавшись в столовой на 7-м этаже в здании УНКВД, шофер легковой машины Янелис решил возвращаться в Смольный, так как Борисова Малий и Виноградов увезли на грузовой машине. О том, как они «доставили» Борисова в Смольный, Янелис показал:

«Только начал спускаться уже со второго этажа в первый, вижу несут Борисова на руках, как впоследствии оказалось, мертвого. Так как он был без головного убора, я ясно видел багровую плешивую голову Борисова. Мне показалось, что она раздроблена, потому что была даже неправильной формы. На мой вопрос — что случилось? Малий меня грубо оттолкнул в сторону, а Борисова пронесли в санчасть, которая находилась во втором этаже.

Когда я вышел к машине на улицу, здесь было несколько человек и один из них знакомый шофер, но шофер не из нашего гаража НКВД... Он мне сказал, что Ваш парень не виноват, что у него выхватили руль, вследствие чего, якобы, получилась авария и вследствие чего, якобы, был убит Борисов. ... Ничего больше не говоря, я сел в машину и поехал в Смольный. Машину уже встречали около парадной. Один из сотрудников спрашивает: “Где же Борисов?” А я сказал, что Борисова понесли в санчасть, что-то случилось по дороге».

Борисов был совершенно нежелательным свидетелем по делу об убийстве Кирова и поэтому на второй же день после злодейский расправы с Кировым был убит и Борисов. Как теперь установлено, сразу после убийства Кирова Борисов был доставлен в здание УНКВД и арестован. Охранять Борисова был назначен быв. оперативный комиссар оперода Ленинградского УНКВД Петровский, который сообщил в КПК, что Борисова перед отправкой во дворе Дома предварительного заключения избили, но сидел он вначале с оружием. По этому вопросу т. Петровский сообщил:

«...По приезде в оперативный отдел меня и еще одного сотрудника из секретной группы в штатской одежде приставили охранять арестованного охранника т. Кирова — Борисова. Я, переговорив со своим помощником, судя по состоянию Борисова, отобрал от него “браунинг”, каковой и передал начальнику секретных охранников Грюнвелду. Этот начальник меня обругал нецензурным словом, сказав при этом — “Кто тебя просил отбирать оружие, не твое это дело”.

По приезде из Москвы Сталина — Борисова потребовали доставить в Смольный на допрос, но доставить Борисова оказалось не на чем, вдруг исчезли все машины, и только смогли достать грузовую полуторку, причем дно кузова машины отполировано, аж блестело как зеркало. Эту машину предоставил один из начальников оперативного отдела Мюллер.

На дно кузова машины на середину посадили Борисова (предварительно Борисова во дворе ДПЗ избили...)». О том, что Борисов был через очень короткое время, после выезда из здания УНКВД, доставлен туда обратно уже мертвым, имеется копия акта, составленного 2 декабря 1934 года в 11 часов 15 минут врачами поликлиники УНКВД. В этом акте указано:

«...Дыхания нет. Сердечное сокращение не прослушивается, пульс отсутствует. Зрачки на свет не реагируют, полное отсутствие реакции с роговиц. Обильное кровотечение из обоих ушей и полости рта... Внешних признаков перелома костей грудной клетки, верхних и нижних конечностей не обнаружено... Борисов доставлен в поликлинику № 1 в мертвом состоянии.

Смерть, по-видимому, произошла от перелома основания черепа».

Вскрытие трупа Борисова было проведено через три дня, то есть 4 декабря, а для захоронения труп был выдан только через три недели. В акте вскрытия указано: ... «что смерть Борисова является несчастным случаем в связи с автомобильной катастрофой».

Из шести врачей, подписавших заключение о смерти Борисова от несчастного случая в связи с автомобильной катастрофой, в настоящее время жив только бывший врач УНКВД Мамушин, который подтвердил, что в момент, когда составлялось это заключение, 4 декабря 1934 года, никто из врачей на место аварии автомашины не был допущен, что судебно-медицинская экспертиза была явно неполноценной, что ему уже тогда картина разрушения мозгового вещества и черепной коробки с многочисленными расходящимися трещинами, при относительной целостности кожных покровов казалась загадочной. По этому вопросу доктор Мамушин сообщил:

«Уже тогда между членами врачебно-экспертной комиссии была острая дискуссия своих выводов, что не могло ли иметь место не обычная черепная травма, а действительное убийство, исходя из которого, вследствие с массовым раздроблением черепной крышки — однако нам не удалось до конца выяснить этот вопрос, так как нам не разрешили выезд на место происшествия на осмотр детально до перевыяснения этого тяжелого вопроса. И после много лет спустя эти воспоминания все меня преследовали и мне все время хотелось завершить все это дело».

Особо следует отметить, что в архиве Военно-Медицинской Академии в г. Ленинграде должен был храниться подлинник акта судебно-медицинской экспертизы, в действительности хранится второй экземпляр этого акта, но к нему нет приложения схематических рисунков хода перелома и трещин черепа.

25 апреля 1957 года была отправлена в Президиум ЦК КПСС записка Комиссии ЦК КПСС под председательством Вячеслава Молотова об обстоятельствах гибели М.В. Борисова, которая вынесла вердикт: «В связи с давностью событий и смертью лиц, которые могли бы внести ясность в это дело, собрать материалы, которые дали бы возможность установить, была ли гибель Борисова результатом умышленного убийства или автомобильной аварии, не представляется в Комитет Партийного Контроля проверил на месте обстоятельства убийства чекиста Борисова, тщательно изучил архивные документы, опросил свидетелей и организовал проведение судебно-медицинской и технической экспертизы по этому делу.

Источники:

https://istmat.org/node/60692

https://www.sovsekretno.ru/articles/istoriya/myertvye-svideteli-ubiystva-kirova/

https://dzen.ru/a/Y4hLDuMrsjSHHkbN

https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2019/12/02/817687-ubiistvo-kirova

https://www.kirovmuseum.ru/node/17