Белая башня — круглая башня Нижегородского кремля, расположенная в подгорной части между Ивановской и Зачатьевской башнями, против поворота Кремлевского съезда и является единственной сохранившейся круглой башней и подгорной части Нижегородского кремля, датируется XVI веком. В 1620 году была перестроена. Современное название башня получила в XIX веке по сохранившейся белокаменной облицовке нижней части наружного фасада. Однако существует. Но свое название она получила по другой причине. Ее возвели в 16 веке на монастырских землях. В те времена они назывались «белыми» в противопоставление крестьянским «черным» землям. Если последние облагались налогами, то «белые» земли от него были полностью освобождены.

В подтверждении этой версии служит расположение возле Белой башни монастыря Симеона Столпника. Монастырь был разрушен во время пожара в 18 веке, однако за башней закрепилось и второе название – Симеоновская. В XVII—XVIII веках имела название Симеоновская, по Симеоновскому монастырю, находившемуся рядом с ней внутри кремля Впоследствии здесь была построена одноимённая церковь, которая также не сохранилась до наших дней (была снесена в 1928 году), однако в 2020—2021 годах, к юбилею Нижнего Новгорода, её восстановили на историческом месте.

В 1889 году башня была приспособлена под архив Нижегородской губернской учёной архивной комиссии. Бойницы средних ярусов были превращены в прямоугольные окна. В 1923 году Белая башня выгорела внутри вместе с хранившимися в ней архивными документами, при этом конструктивные элементы башни не получили серьёзных повреждений.

Белая башня является круглой и четырёхъярусной. Первоначально она имела обычную для Нижегородского кремля конструкцию, но несколько более тонкие стены верхних ярусов, что повлияло на конструкцию межъярусных переходов. Башня имеет два входа — на первый ярус с уровня земли и с боевого хода стены (с отдельной лестницей, ведущей на четвёртый ярус башни). Из «Писцовой книги» 1622 года известно о трёх бойницах в каждом из двух ярусов, что, возможно, было ошибкой.

Позже (предполагается 1620-й год) башня, единственная в кремле, была частично реконструирована, согласно существующей во второй половине XVI века тенденции в фортификации, делающей упор на более интенсивную веерную стрельбу с башен. При этом третий ярус башни получил семь, расположенных равномерно, узких кирпичных бойниц. Второй ярус имел шесть бойниц, расположенных по две с трёх сторон появившегося квадратного внутреннего помещения. О бойницах первого, белокаменного, яруса этого периода источники ничего не говорят. В верхнем уровне башни, «бое с зубцов», осталась обычная для кремля система больших и малых боевых окон.

К середине XVII и в начале XVIII веков башня находилась в аварийном состоянии, к ней пристраивались контрфорсы, она ремонтировалась. Тогда же (к 1765 году) и были утеряны все своды. В конце XVIII века башню отремонтировали, приспособив для гражданских нужд.

При реставрации 1950-х — 1960-х годов состояние Белой башни второго этапа было частично воссоздано. На третьем ярусе вновь появились семь бойниц, второй ярус получил лишь одно боковое окошко, первый остался глухим (с пробоиной). Шатёр башни был увенчан позолоченным шпилем с флюгером в виде вымпела.

Существует ряд легенд о Белой и Зачатской башнях

В то лето, как великий князь московский задумал Нижний Новгород кругом каменной стены обнести, томились в нижегородских темницах молодцы-удальцы из новгородских ушкуйников, а с ними их земляк Данило Волоховец. Совсем молодым пареньком он в Новгороде Великом на возведении детинца трудился - камни тесал, кирпичи подносил, известь месил да и мастером стал. А когда детинец построили, другие ремесла от заморских мастеров перенял и стал искусником на всякую руку - и меч выковать, и колокол отлить, палаты каменные выстроить и судно морское починить заново. И такой тот Данило Волховец был толковый да памятливый, что перенял говор заморских гостей, что в Новгороде по торговым делам наезжали. Вдруг в жизни Волоховцу перемена вышла. Решился он с новгородскими ушкуйниками на Волгу податься, на вольный свет поглядеть, другую жизнь повидать. Ушкуйники люди верные, но отчаянные головушки, с ними подружиться - все одно что в "орлянку" сыграть: либо орел, либо плата-расплата! Так и у Волховца получилось. Попались они в цепкие лапы стражи княжеской и очутились в темницах Нижня Новгорода. Чуть не год сидели в застенках молдцы-удальцы, солнышка не видели, жаждой, голодом мучились. Ладно, что добрые люди сквозь решетки бросали им подаяние. Но одним днем распахнулись двери тяжелые и всех узников из темниц на волю кинули:

- Эй, вылезай на свет, кровь разбойная!

Высыпали из башни каменной изнуренные новгородцы и пошли за стражей на горы высокие копать рвы глубокие, камни тесать, кирпичи таскать, стены крепостные выкладывать и башни под самые небеса поднимать. Скоро смекнул воевода Волынец, слуга князя великого, что напрасно новгородских молодцов в застенках держали, давно бы их к делу крепостному приставить - такие они сноровистые да ловкие в работе были! А первым среди них-Данило Волховец. И посулил воевода всех новгородцев за отменную работу на волю отпустить, а Волховца поставил главным мастером над всей ватагой каменщиков.

Не одно лето трудились новгородцы рука об руку с коренными нижегородцами. Крепко-накрепко строили, не простою кладкой, а крестовою, а известь так хитро да умело гасили, что схватывала камень и кирпич намертво. Знали и умели люди русские, как кремль против ворогов строить: неспешно да надежно, на веки веков!

Вот и показалось князю великому Василию, что нижегородская крепость строится мешкотно. И послал он в Нижний Новгород искусника и мастера по крепостям итальянца Петруху Франческо с помощником Джовани Татти. Оба прибыли разряжены по-заморскому,в шапочках диковинных, в плащах-накидушках и при шпагах, как настоящие воины.

Мастер Петро Франческо всем русским по нраву пришелся, сразу угадали в нем человека великого духа и мастерства. А помощник его, Джовани Татти, был настоящий головорез, заморский хвастун и задира. Чуть что-и за шпажонку свою хватался, на ссору, на драку напрашивался. В крепостном деле только понаслышке смекал, а своими руками и одного кирпича не вкладывал. И за все его проделки и выверты переделали русские люди имя Джовани Татти на свой русский лад- Жеваный Тать.

Жила в ту пору на верхнем посаде одна девка-краса, темные глаза, толстые косы, а улыбнется - словно бутон розовый раскроется. По имени звали Настасьей, а прозывали Горожаночкой, лет ей за двадцать перевалило, но замуж что-то не торопилась и отшучивалась:

- Милый не берет, а за немилого сама не иду - не миновать вековушей быть!

Жила своим домком, с матушкой родной, честным трудом. Частенько она по горе за водой спускалась, и каждый раз ей молодцы-каменьщики с крепости подмигивали, ягодкой называли, на стену зазывали. Только ягодка, видно, не промах была, отвечала бойко, но по-умному. Сам Петро Франческо на ту Горожаночку заглядывался, шапочку на лысине поправлял, усы крутил, завивал и, за шпагу держась, как журавель по стене выхаживал. А подручный его Жеваный Тать, завидев Настасью, добрым притворялся и рожу свою идолову старался подделать под ангельскую.

Не знали, не ведали они, дурачки заморские, да и никто другой не догадывался, что не зря Настасья Горожаночка мимо стен часто ходила, ватагу трудовую водой поила. Давным-давно через решетку темницы она с Данилом Волховцем добрым словом уж перемолвилась.

"Добьюсь воли - назову женушкой!"

- так ей Данило однажды из окна темницы сказал. А теперь не жалея сил, служил он князю московскому, надеясь дожить до обещанной воли.

А за весной и праздники весенние спешили. Ко дню праздника зачатия приурочили нижегородцы закладку сразу трех башен кремлевских: Бориса да Глеба, Зачатьевскую и Белокаменную, да всей стены между ними. Выкопали котлованы и рвы, натесали камня белого, кирпича навозили гора горой, заварили известь в ямах глиняных. И в день непорчного зачатия все нижегородцы на молебен высыпали. Под колокольный звон из цервей иконы вынесли, а передом, на полотенцах льняных, белоснежных, икону Богородицы.

Все труженики кремля, простые люди и знатные, обнажили и склонили головы. Под конец моления стали нижегородцы нательные крестики снимать и на дно котлованов бросать , чтобы стояли башни и стены кремля веки вечные, не поддавались вражьим осадам и приступам. Вот подошла к яме Настасья Горожаночка, расстегнула на груди пуговки, сняла с шейки крестик золотенький и в котлован бросила.

Тут откуда-то Жеванный Тать подвернулся, как угорь начал вокруг девки увиваться, обнимать, да под расстегнутую кофту заглядывать. Гляди того, целовать-миловать при народе начнет. Оторопела было горожанка, но скоро образумилась и наотмашь охальника по роже ладошкой ударила. Попятился от нее Джовани Татти да в яму и свалился, озорник заморский на смех всему миру нижегородскому. Свалился, а выбраться не может, злится и ругается по-иноземному: "О, Мадонна путана!"

Всё видел и слышал Данило Волоховец, и не стерпело сердце его. Подскочил он к яме, за руку Жеванного вытащил да тут же, не откладывая, ударил его по одной щеке, да по другой, поучая уму да разуму: "По-вашему она путана, да по-нашему матерь чесная!" Стыдно стало Татти, что при народе да по щеке бьют, и за шпагу схватился. Но Данила его за руки ловко поймал и, когда шпага вывалилась в охапку супротивника сгрёб. И тут от боли нестерпимой охнул новгородец, но приподнял злодея-итальяшку и в яму с кипящей известью бросил. А сам как дуб подрубленный, медленно к земле склонился. Подбежали к яме люди - Джованни Татти вытаскивать, да нескоро достали. А Данила без дыхания лежал, с заморским ножом в подреберье.

Затужили, загоревали нижегородцы, загоревали, запричитали бабы. Настасия Горожаночка в сторонке стояла и платок свой молча в горючих слезах купала. Потускнел лицом главный мастер Петро Франческо. Жалел он земляка своего, Татти шалопутного, а ещё больше печалился о русском мастере Даниле Волоховце. Поговорили они с воеводой и распорядились, чтобы обоих смертоубийц в подбашенных котлованах похоронили. Невесело разошелся с молебна народ нижегородский.

Недобрая примета при закладке башень получилась. Не устоять долго стенам кремля, что так близко к Волге спускаются. Неохотно и каменщики за известь брались, в которой безбожный итальяшка сварился. Ватага Данилы Волховца молча работала, воздвигая башню-памятник над могилой своего товарища. Весь белый камень с берега Волги своими руками переносили, известь по-своему в яме замесили и трудились неистово, не жалея себя.

С каждым днем и часом прибывала, росла у Волги величавая суровая башня. Все остатки белого камня на нее израсходовали и прозвал ее народ Белокаменной. А на полдень от нее, из кирпича кроваво-багряного другая башня росла, Зачатьевская. Под ней хвастун и богохульник тальяшка Тать лежал. Живые же люди, как муравушки, на стены карабкались, кирпичи, камни, известь тащили, стены лепили с верой великой, что простоят они веки вечные, никаким стихиям и бедам непокорные.

А Настасья Горожаночка не забывала своего Данилу Волховца, не затухала в ее сердце любовь к нему и ненависть к злодею Джованни Татти. Из года в год, в погоду и непогодь, каждый вечер она на откос выходила, к башне Белокаменной, и негромко свою песню пела. И Волга, и Дятловы горы слушали ту песню, но молчали. Молчали до поры до времени, как судьба неисповедимая, что всю правду жизни знает, да не скоро сказывает.

Спустя много лет, словно исполняя волю Горожаночки, подточили подземные воды склон горы вместе с крепостью и башней Зачатия, чтобы сползли они к Волге оползнем. А башню Белокаменную не тронули, оставили памятником над могилой мастера, сложившего крепость нижегородскую.

Источники:

Афоньшин Сергей Васильевич: Сказы и сказки нижегородской земли (Сказ о башне Белокаменной)

https://ru.wikipedia.org/wiki/Белая_башня_(Нижний_Новгород)